В одном из узких горных ущелий в Бретани, в густом лесу, жил сторож Матиас. Семья Матиаса была большая, а бедность еще больше. Оба они с женой работали изо всех сил, чтобы прокормить своих галчат, как они называли своих ребятишек. И чего только не делали они: жена Матиаса целыми днями шила, убирала, варила, мыла, нянчила, а он и лес сторожил, и валежник продавал, и уголь для кузниц тушил, и горным жителям деревянные башмаки выдалбливал, словом, не сидели они сложа руки; а все-таки иногда в доме черствой корки хлеба не находилось, и ребятишки поднимали страшный вой.

Матиас любил свой лес, любил его больше всего на свете, — никогда не позволял срубать в нем ни одного здорового дерева, а если которое само засыхало, либо буря вырывала какого-нибудь старого великана, Матиас несколько дней бывал сам не свой, словно лишился близкого друга.

Всякую лесную тварь берег Матиас так же, как и лес. Бывало весной, когда звенел в лесу невообразимый птичий гам, Матиас ходил радостный и веселый. Никто не смел охотиться в лесу или разорять птичьих гнезд. Лихие люди знали. что старик шутить нс любит и не отваживались входить сюда с ружьем или силками.

Так продолжалось не один десяток лет. Дети Матиаса давно выросли, поженились и рассеялись по свету, но вокруг него снова шумели и толпились новые галчата — внуки. Они тоже требовали еды и одежды, по прежнему Матиас с женой работали, не покладая рук, но нисколько не богатели.

Вот раз, зимой, перед самым Рождеством, Матиас собирал валежник. Дело было к вечеру, a день с утра стоял пасмурный, хмурый и ненастный, так что в лесной чаще было уже совсем темно. Вдруг солнце словно вынырнуло из-за туч перед закатом и озарило весь лес, заиграло в ветвях деревьев, в каплях дождя, в лужах, ну, словом, улыбнулось на прощанье. Просветлело и в душе Матиаса, бросил он свою работу, сел на пень и задумался… Ветер утих. наступила полная тишина, какая бывает только в зимнюю пору в лесу, когда он словно замрет, прислушиваясь к таинственной жизни в глубоких недрах земли

Вдруг над головой старика промелькнула тень, и огромная сова с печальным жалобным криком ринулась на кучу валежника, но Матиас успел подхватить ее на лету, иначе она, наверное, убилась бы: яркое солнце, пронизавшее лесную чащу, видимо, ослепило бедную птицу.
Матиасу часто приходилось видеть сов, когда они в сумерки важно сидели на деревьях или на крыше его дома; видал он, как они проносились по лесу безмолвными тенями, слыхал их печальный крик, но как это не было удивительно, никогда не видал их вблизи и теперь в первый раз держал в руках сову. Он повернул ее спиной к свету, чтобы она пришла в себя, и нечаянно заглянул в ее большие, светлые, но как-то таинственно заслоненные глаза, и при этом ему стало так жутко, что он поспешил отнести ее в чащу, желая посадить в какое-нибудь дупло.

Раздвинув ветви, Матиас с удивлением увидел среди густой заросли развалины башни, а внутри их уцелевший, изъеденный червями старый стол, а на столе раскрытую старую книгу в кожаном переплете, с посеребренными застежками. Книга была покрыта плесенью, переплет покоробило, застежки почернели, но все-же можно было прочитать в ней каждое слово. Не мастер был читать Матиас, но тут сразу понял, что книга эта была не простая, а настоящая, по каким читают в Божьих храмах.

Когда Матиас вошел в развалины, сова вырвалась из его рук, влетела в одно из углублений башни и спокойно уселась там, видимо, чувствуя себя дома. Матиас ушел, но в уме его зашевелилась дурная мысль: «Вот, — думалось ему, — лежит тут старинная книга, никому не принадлежащая. А наш священник любит старые книги и покупает их за хорошие деньги. Отчего бы мне не продать ему ее? По крайней мере, я сделал бы два дела: и книгу спас 6ы от гибели, и внучатам купил бы какой-нибудь рождественский подарок, a то они совсем обносились.»

Думал об этом Матиас целый вечер и целую ночь, спалось ему плохо, и сны были все тревожные. Встал он сумрачный, недовольный, да и погода испортилась: лил дождь, ветер бушевал в деревьях, срывая последнюю, кое-где уцелевшую листву. Пошел Матиас к развалинам, там было все по вчерашнему, только на столе стояла лужа от дождя, a книга сделалась еще мокрее; сова все сидела в углублении стены и не то дремала, не то из-под крыла зорко наблюдала за ним. У входа в башню увидал Матиас еще трех сов, a в ветвях деревьев, окружавших развалины, еще нескольких. «Какое тут, однако, совиное царство,»— подумал Матиас и стало ему очень неприятно.

Накануне Рождества Матиас опять пробрался в развалины башни. Старая сова по прежнему сидела на старом месте и не то дремала, не то зорко наблюдала за ним. Матиас взял книгу, ио сова вдруг так жалобно и громко застонала, что старик опрометью бросился домой. По дороге опять попалось ему множество сов.

Почти что на каждом дереве сидело их по две или по три, и все в упор смотрели на Матиаса, но он старался побороть свой страх: «Чего это я так испугался? Известное дело, что совы днем всегда ютятся или в глухих местах или в ветвях деревьев».

За обедом жена сказала ему:
— Знаешь, старина, нынче совы целый день не дают нам покоя: летают вокруг дома и кричат. Не к добру это, ведь днем их никогда не слышно и не видно.
— Болтай больше! Детей только напугаешь, — сердитым голосом остановил Матиас жену.

Под вечер запряг он в одноколку свою маленькую лошадку, положил под сиденье книгу и пошел проститься с женой.

— Не жди меня до утра, — сказал он ей, — мне надо повидаться со священником, купить кое что для дому, потом я отстою ночную службу и с рассветом выеду обратно.

Лошадка пошла бодро и, пока было светло, Матиас спокойно ехал по лесу, думая о своих домашних делах. Но когда стемнело, странная тревога стала овладевать и им и его лошадкой. Тридцать лет ездил он по этой самой дороге, каждый камушек, каждая выбоинка были ему знакомы; a между тем, теперь делалось ему как-то не по себе, да и лошадка его словно не узнавала места и тоже все фыркала и косилась.
Вдруг в лесу послышалось протяжное совиное «угу… угу… угу…». Потом где-то справа раздалось еще протяжнее и печальнее: «угу… угу.. угу…». Наконец, над самой головой Матиаса пронеслось: «угу… угу… угу…

Испуганная лошадь помчалась по пням и кочкам, не разбирая дороги. По обоим сторонам дороги стояли громадные дубы, клены, каштаны, буки, вязы — все бывшие друзья Матиаса. Теперь они грозно простирали к нему свои голые ветви, словно силились остановить его. За этими передовыми великанами толпились другие — мрачные, черные, грозные…

Тридцать лет жил Матиас в лесу, любил и чтил его, как преданный сын, и в первый раз любимый его лес изменил ему, стал его врагом; огромные стаи сов сидели в ветвях окружавших его деревьев и смотрели на него своими блестящими, неподвижными глазами — словно весь лес светился тысячами зловещих огней. Онемел Матиас от ужаса, а лошадь его, дрожа и фыркая, остановилась, как вкопанная.

— Зачем увозишь ты чужое добро? — прошептал над ним тихий, кроткий голос.
— Кто здесь? Кто говорит со мной? — пролепетал Матиас от страха.
— Зачем увозишь ты чужое добро? — настойчиво повторил тот же голос.
— Я ни у кого ничего не отнимал, — стал оправдываться Матиас, — старая книга лежала в развалинах башни, я ее нашел, она никому не принадлежала.
— Ты ошибаешься. Книга эта принадлежит всем птицам небесным и всем зверям лесным. Охраняем ее мы, совы, ночные дозорные. Каждую Рождественскую ночь воцаряется на земле мир и собираются в этот лес, в развалины старого замка, птицы небесные и звери лесные. Слушают они старого отшельника, жившего здесь сотни лет назад. Давно нет его на свете, прах его покоится в замковой часовне, но каждую Рождественскую ночь он снова оживает и приходит читать из этой книги. И нет в Рождественскую ночь ни вражды, ни печали, ни разлуки… Верни, Матиас, книгу, есть еще время!

Молча повернул старик свою лошадь, и весело побежала она по знакомой дороге. Старые друзья Матиаса — дубы, буки, клены и ясени ласково закачали своими голыми сучьями, блестящие глаза тысячи сов исчезли, и тревоги в душе старика как не бывало…

Остановил Матиас свою лошадь y развалин башни, но, к удивлению, не узнал этого места: вместо башни чернела перед ним громада старого замка. Через открытые настежь ворота вошел он во двор: здесь все было тихо, весь зарос он травой и нигде не было и следа человеческой жизни. В башне светился огонь и туда двери также были открыты настежь. Ощупью добрался Матиас по лестнице и вошел в развалины башни.

За столом сидел старый человек в одежде рыцаря. Он так задумался, что не слыхал шагов Матиаса. Матиас тихо положил на стол книгу. В то же мгновение влетело в окно множество птиц, а в двери набежало столько разного лесного зверья, что Матиас едва-едва протеснился к выходу.

У ворот Матиас нашел свою лошадку. Она стояла смирно, повернув голову к замку. Кругом по прежнему шумел своим обычным шумом его любимый лес. Слышен был радостный, праздничный звон в окрестных деревнях. Из замка доносился тихий голос отшельника, читавшего старую книгу:

— Любите друг друга, и воцарится мир на земле.

Казалось Матиасу, что он стоит в храме, и никогда не молился он так горячо, как в эту Рождественскую ночь.

На другое утро пошел Матиас посмотреть старый замок, но и следа его не нашел: по прежнему в чаще возвышались развалины башни, в развалинах стоял стол, а на нем лежала старая, старая книга; в окне по прежнему сидела большая сова и не то дремала, не то печально смотрела на него…