Караван шел в пустыне. Беспощадное солнце лучами жгло землю, путников и верблюдов. Белая извилистая лента дороги пропадала в ослепительной дали, сливаясь с краем неба. Колодцы остались далеко позади, — путники взяли с собой воды на два дня. Только на следующий день, к вечеру могли они добраться до оазиса — небольшого местечка, где среди раскаленного песка пробивался прохладный ключ, росла чахлая травка и покачивались тощие пальмы. Но люди с нетерпением ждали этого приюта среди голой пустыни.

Сонно покачивались всадники на спинах верблюдов, следуя за проводником. Слышался только шорох тонких ног, погружавшихся в песок.

Но вот на блестящем белом песке, что-то зачернело. На пути каравана лежал умирающий человек, a рядом с ним его загнанный конь. Из-под белого покрывала, наброшенного на голову, остро и жадно следили за караваном глаза погибавшего в пустыне человека, — но верблюды спокойно проходили мимо него, и никто из людей не повернул даже головы к несчастному. Но когда весь караван уже миновал лежащего, старик, ехавший позади, остановил своего верблюда, сошел с седла и наклонился над умирающим.

— Что с тобой?—проговорил он.
— Пить… — простонал несчастный.

Старик посмотрел вслед каравану — тот медленно подвигался все вперед и вперед, в ослепительную даль и никто не оглядывался назад. Тогда он снял мехи с водой, обмыл лицо умирающего и потом поднес мехи к его губам. Тот жадно припал к ним, и через минуту лицо его оживилось.

— Ты из рода Оммиадов? — спросил он. утолив жажду.
— Да, — просто сказал старик.
— Я угадал это по знаку на твоей руке. Мы с тобой смертельные враги — я из рода Элькамидов.
— Здесь, в пустыне — мы только братья. Пей. Я стар уже, а ты молод, ты только начинаешь жить. Пей и живи…

И снова юноша жадно припал губами к мехам. Потом старик посадил его на своего верблюда.

— Поезжай туда! —указал он рукой на расстилавшуюся перед ним золотистую даль и расскажи своим о мести одного из Оммиадов.
— A ты? Что станет с тобою.
— Какое тебе дело? Мне все равно жить осталось мало.
— Поедем вместе…

Старик чуть заметно усмехнулся. Его глаза остановились на честном, открытом лице юноши.

— Нельзя… Верблюд не выдержит такой тяжести.

Еще с минуту колебался юноша. Но он был молод, полон жизни, ему так хотелось жить. Он молча сел в седло, но все не трогался с места, молча смотря на старика.

— У тебя есть родные?—наконец спросил он.
— Никого, я один, давно уже один, сын мой, и мне не для кого жить,—отвечал старик.
— Прощай!

Старик долго смотрел вслед удаляющемуся юноше. Он обманул своего врага — у него были дети. Но они славились уже как храбрые воины, и он был теперь не нужен им. Его жизнь кончалась, а для того, уехавшего, лишь начиналась.

А солнце жгло по прежнему. Караван и одинокий путник давно исчезли в ослепительной дали. Старик завернул голову покрывалом и лег лицом к земле.

Прошло несколько месяцев…

Тот же караван возвращался назад. Так же путники взяли в последнем оазисе воды на два дня. Сонно покачивались всадники на утомленных верблюдах, но вдруг проводник остановился, прижав руку к глазам, чтобы лучше видеть. Через минуту он сказал:

— Что там?—и указал рукою в даль.

Караван остановился. Изумленные путники молча глядели туда, куда указывал проводник, не веря своим глазам.

Там, среди бесконечных песков, видна была яркая зелень. Высокие, гордые пальмы, широко раскинув листья, гордо поднимали к небу свои вершины. Из под пышно поднявшихся платанов и мирт весело журчал чистый и прозрачный источник ключевой воды, будя тишину пустыни. Нежное благоухание распространяли цветы, качая над источником свои головки.

Караван приблизился. У ручья лежало тело старика. Казалось, он тихо спал…

Арабы, кочующие по знойной пустыне, говорят, что новый источник забил здесь из глубины земли там, где в песок упало несколько капель воды из мехов старика.

Они зовут этот родник ключом Врага Милосердного.